– То, что ты говоришь, звучит очень странно, – говорит она.
– Ты права. Это все сплошной поток непереваренных эмоциональных всплесков, которые действуют прямо как морфий и сливаются в закрученный параноидальный бред. Бред, бред, бред.
О’Брайен делает паузу. Кажется, она уже поняла, что мое нежелание сообщить ей что-то еще – это вовсе не отказ от обсуждения данной проблемы, а забота о защите от подслушивания. В любом случае когда она начинает говорить снова, то говорит кодированными фразами, понятными только нам двоим.
– Ну, хорошо, я просто хочу, чтобы мы наконец встретились, – произносит она. – Но в данный момент я по уши увязла в подготовке отзыва на очередную диссертацию. А потом есть еще куча курсовых работ первокурсников, которым требуется выставить оценки. Полный пандемониум.
Опять это слово! Демонское место. Место нашей встречи.
– Жаль. Ладно, в другой раз. А встретиться нам было бы совсем неплохо.
– Несомненно. Ладно, в другой раз. Но скоро, о’кей? Будь здоров, Дэвид.
– Спасибо. Ты тоже.
Она вешает трубку.
А я подзываю такси.
– Гранд-Сентрал, – говорю я водителю, и мы вливаемся в транспортный поток, движущийся к центру города.
По крайней мере, мы вроде бы должны двигаться к центру. Водитель, по-видимому, новичок. Или обдолбанный. Или и то и другое. Он едет на юг по Коламбус-авеню, но потом вдруг делает резкий, внезапный и агрессивный поворот направо, от которого меня швыряет на дверь. Потом он объезжает квартал и, даже когда у него еще остается шанс исправиться, продолжает ехать к Центральному парку, на запад.
– Я же просил на Гранд-Сентрал. На железнодорожный вокзал. – Я обращаюсь к нему сквозь окошечко для передачи денег в разделяющем нас плексигласовом щитке. – Или вы знаете другую дорогу, о которой я не имею понятия?
Он не отвечает. Подъезжает к тротуару и останавливается. Мы где-то в середине семидесятых улиц.
– Почему вы остановились?
Я стучу по пластику. Водитель не оборачивается.
– Мне нужно ехать вон туда, – говорю я, указывая прямо вперед.
– Вы уже приехали, – говорит водитель. Голос едва слышен, но он звучит очень невнятно, словно его обладателю только что лечили зубы, рот еще не отошел от анестезии и полон слюны.
– Мне нужно в центр.
– Вы там… куда должны приехать.
Шофер не двигается. В зеркале заднего вида видна лишь часть его лица. И половина ее закрыта очками-консервами, как у ранних авиаторов, а также черной, длинной, по грудь, бородой явного выходца с Ближнего Востока. Короче говоря, он выглядит как таксист.
Если не считать языка. Язык высовывается в щель между губами, блестящий и похабный на вид. Кончик его подергивается. Щупает воздух.
Я выхожу из машины, с грохотом захлопываю дверцу, и та, взвизгнув колесами, отваливает.
Я пытаюсь рассмотреть номер автомобиля, но его тут же закрывает плотный поток машин. Побитый желтый седан, один из многих, вот и все.
И вот я тут. За полквартала к северу от 72-й улицы. Рядом с огромным старым жилым комплексом «Дакота Эпартментс», выходящим окнами на парк. Не в более знаменитом южном его конце, где застрелили Джона Леннона (непременная остановка для неутомимых и бесконечных туристов, похожих на призраков), но в его северном конце, ничем не прославившемся. Если таксист возжелал, чтобы я полюбовался одним из самых любимых публикой кровавых пятен на теле Нью-Йорка, то даже в этом он ошибся.
Я решаю, что в этом что-то есть.
С моей стороны это волевой акт, равно как и результат дедукции. Вокруг меня больше не происходит никаких несчастных случаев, появляются одни только намеки и пророчества. Я теперь выступаю в роли фанатика-толкователя снов и видений, который видит подтверждение некоего Великого Плана в лике Богородицы, проявляющемся в контуре облаков или в том, что может выпасть из случайного сочетания букв алфавита.
Водитель высадил меня у северного конца здания. К северу от «Дакоты».
Северная Дакота.
Та карта на стене в комнате Тэсс. Штат, который она выбрала для детального изучения в рамках своего школьного проекта. Или, как мне теперь становится понятно, штат, изучать который было ей предписано.
«Почему Северная Дакота?» – как я хорошо помню, я спросил у дочери в тот день, когда она купила и принесла домой ту карту и искала скотч, чтобы прикрепить ее к стене.
– Не знаю. Мне так было велено.
– Учитель велел?
– Нет, – отвечала Тэсс. Она явно притворялась, что очень занята, копаясь в ящике кухонного стола.
– Тогда кто же, милая?
Дочь не ответила. Но плечи ее сжались и напряглись, когда ответ уже готов был вырваться. Она сдержала его, а сама выхватила из ящика скотч и выскочила из кухни. Я совершенно точно помню этот момент, хотя тогда он не произвел на меня никакого впечатления. Это ничего не означало, разве что нетерпеливое недовольство ребенка, к которому папаша цепляется по пустякам.
А вот теперь тот случай означает для меня намного больше.
Если цель моих странствий заключается в том, чтобы высматривать знаки и намеки, то, возможно, это один из них. Чей бы ни был это знак, хороших парней или плохих, но водитель такси привез меня сюда по какой-то конкретной причине. Мне было предназначено, прямо как апостолам, увидеть и понять некий смысл и значение подобного совпадения. И мне нужно это сделать – ради Тэсс.
Слепая вера. Хотя в моем случае вера не в рай, а в тех, кто воюет с ним.
Я никому не звоню. Да и кому мне звонить? Дайане об этом знать совершенно необязательно. А Тэсс, хоть и пропала, наверняка уже и так все знает.