Демонолог - Страница 41

– Монстры иногда бывают настоящие, – сообщила мне Тэсс, отворачиваясь к стене и оставляя меня наедине с божьей коровкой, которая продолжала пялиться на меня. – Даже если они не выглядят как монстры.

Когда «Мустанг» начинает дергаться и взбрыкивать, я, внезапно очнувшись, обнаруживаю, что съехал на посыпанную гравием обочину. И понимаю, что пришло время поискать подходящее местечко, где можно переночевать. В ближайшем городке? Это Милтон. Население 6650 человек. Еще один знак. Или просто совпадение. Я слишком устал, чтобы прийти к какому-то заключению.

А вот и гостиница – «Хэмптон инн», почти рядом с магистралью («КОНТИНЕНТ. ЗАВТР. БЕСПЛ.! КАБ. ТВ!»). Я заезжаю, регистрируюсь, покупаю полдюжины пива и бургеры и ужинаю у себя в номере, задернув шторы. Снаружи шумит и зевает федеральное шоссе. Телевизионная реклама лезет в уши сквозь стены.

Когда Тэсс была маленькой, одной из игр, в которые мы играли вместе, была «Горячо-холодно». Она выбирала какой-нибудь предмет и шепотом сообщала Дайане, какой именно – свою игрушечную собачку, соковыжималку с кухни и так далее, – а я должен был искать эту вещь, руководствуясь только указаниями дочери «холодно!» или «теплее!». Иногда этим спрятанным предметом была она сама. И я подбирался к ней, вытянув вперед руки, ощупывая воздух, как слепец. Теплее! Тепле-е-е-е-е! Горячо! Очень горячо! Наградой мне был ее довольный смех и похлопывание по спине, когда я безжалостно щекотал попавшуюся мне наконец жертву.

И вот теперь я здесь. В Милтоне, штат Пенсильвания. Ищу в потемках.

– Ну что, так теплее? – спрашиваю я пустую комнату.

Ответное молчание приносит новую волну беспокойства. Да еще и гнетущая тяжесть в кишках – как-никак два бургера, с беконом и с сыром. Когда тебе так жутко не хватает кого-то, ощущение похоже на голод. Неутолимая пустота где-то в самой середине. Если я застряну здесь, думая о дочери, эта пустота меня просто проглотит.

А мне еще не время исчезать.

Я иду к машине и беру оттуда дневник Тэсс. На этот раз начинаю читать с самого начала. По большей части ее записи – это то, чего и следовало ожидать. Обычные, нормальные наблюдения: «тупые» мальчишки из ее класса, отъезд лучшей подруги, переселившейся в Колорадо, попавший впросак прямо у классной доски «пропахший луком» учитель математики – приносят мне несказанное облегчение. Чем больше эти ее записи не отрываются от земли, от повседневности, тем дольше я могу довольствоваться возможностью, что моя дочь была именно тем, чем казалась. Умненькая, начитанная, немного отчужденная девочка, защитница своих приятелей, счастливая, довольная всем, что для нее важно.

Но даже воспоминания о тех счастливых днях могут иметь противоположный эффект. Понимание того, что все это прошло и больше не вернется, приносит новую боль, уже другую.

Я, наверное, единственная ученица в нашей школе, которой нравится ходить к терапевту, и к дантисту, и к тому дядечке, который проверяет глаза. Не потому, что мне нравится дантист, терапевт или этот глазник. А потому, что по большей части то время, когда папа записывает меня на эти медосмотры, это вообще-то прогулы.

Это началось, наверное, год или два назад. Папе пришлось отвести меня к дантисту, а когда с этим делом было покончено, то вместо того чтобы забросить меня обратно в школу, он решил провести весь остальной день «на свободе», и мы поехали осматривать статую Свободы. Я помню, какой тогда был ветер, такой сильный, что паром сильно болтало, а у него с головы сдуло его бейсболку с эмблемой команды «Метс» и с пятном от пота по краю, ту самую бейсболку, которая доводит маму ДО БЕШЕНСТВА, и она упала в реку. Папа сделал вид, что сейчас прыгнет за ней в воду, а эта молодая дама решила, что он действительно это сделает, и заорала во всю глотку! После того как папа ее успокоил, он сказал мне, что одни только идиоты могут бросаться в Гудзон, чтобы выудить бейсболку с надписью «Метс». «Вот если бы на ней была эмблема «Рэйнджерс», тогда, может быть…»

После этого мы начали прогуливать школу специально.

Вот как работает эта наша система.

Папа записывает меня на прием – это происходит вдруг, словно из ниоткуда, так что я никогда не знаю, когда это случится, и мы решаем, что будем делать дальше, но только когда уже выходим на улицу. По большей части мы просто гуляем по городу, все осматриваем и разговариваем, разговариваем. Папа называет это «Игрой в туристов на собственном заднем дворе». А я – «Странствиями по Нью-Йорку». Но это неважно. Все равно это САМОЕ ЛУЧШЕЕ ВРЕМЯ.

В этом году мы пока что кончили тем, что оказались на этой улице в Челси, где полно всяких странных картинных галерей (там есть одна скульптура мужчины с цветами, растущими прямо у него из задницы!), не один, не два, а целых три раза объехали Центральный парк в экипаже и устроили себе пикник с вьетнамской лапшой прямо посреди Бруклинского моста.

На этой неделе мы встали в какую-то очередь, даже не узнав, за чем она стоит. Оказалось, на посещение Эмпайр-стейт-билдинга. Я там раньше не бывала. И папа тоже.

– Я видел его на фотографиях, – сказал он.

– Фотографии никогда не бывают такими, как реальность, – сказала я.

Примерно через час мы поднялись наверх на лифте и вышли на площадку, с которой видно весь Манхэттен. Парк, обе реки, то, что выглядит как маленькие телевизоры на Таймс-сквер.

Это такое странное ощущение – каким тихим город смотрится оттуда. Никакого шума и грохота с улиц, только тихое гудение. Вот что-то зазвучало, будто настраивается. И никогда не знаешь, то ли оно готовится завыть, как зверь, то ли запеть, как ангел.