– Стрессы, – говорю я. – Они всегда кончаются язвой.
– Мой доктор утверждает обратное.
– Да неужели? И что он говорит?
– Кофе. Сигареты. Спиртное. Рекомендует избегать подобных удовольствий.
– Грустно это слышать.
– Не печальтесь. Это помогает мне всегда быть настороже.
– А чем вы занимаетесь, мистер Бэрон? Для чего вам необходимо всегда быть настороже?
– Я фрилансер.
– Вы пишете?
– Нет.
– Значит, ваш бизнес более практический, не так ли?
– Я преследую. Можно так сказать.
– Значит, профессиональный преследователь. И ваша нынешняя цель и жертва – это я?
– Только косвенным образом.
Он молчит и ждет, словно это от меня ожидается какой-то доклад или сообщение. Я отпиваю кофе. Размешиваю его. Добавляю сахару. Снова отпиваю.
– Вы ассасин? Убийца? – спрашиваю я наконец.
– Но вы же до сих пор живы?
– Насколько можно судить, да.
– Тогда давайте не будем беспокоиться на этот счет.
– А насчет чего мы должны беспокоиться?
– Ни на какой счет. Если вы поможете мне – прямо сейчас, вам не надо будет волноваться вообще ни о чем.
Бэрон касается столешницы кончиком пальца, снимает с нее кристаллик сахара. Изучает его, словно стараясь определить качество и стоимость граненого бриллианта.
– Тот мужчина, которого вы видели в Венеции, – говорит он. – Вы знаете, кто это такой?
– А что вам об этом известно?
– Довольно многое, но лишь в некоторых аспектах. Хотя меня проинформировали только о тех фактах, которые помогут мне в решении поставленной передо мной задачи. Уверен, что у вас имеются вопросы, на которые я не могу ответить.
– На кого вы работаете?
– На кого угодно.
– Это по поручению Церкви? Вам известно, кто подослал ко мне в офис ту женщину?
– Я ничего не знаю ни о какой женщине. Я знаю только о нас с вами. Здесь и сейчас.
И это правда. Он знает только о нас. Его спокойная сосредоточенность отрицает существование всего остального мира, он отбрасывает его словно взглядом гипнотизера.
– Это что-то очень похоже на буддизм, – говорю я.
– Неужто? Не знаю. Я просто прислужник, так сказать, мальчик-посыльный из «Уолдорф-Астории», которому поручено сделать некое дело.
– Стало быть, вы нечто вроде ватиканского тхага? Душителя? Так?
– Надеюсь, вы не хотели сказать грубость.
– На кого еще вы могли бы работать? Разве дьявол нанимает на работу болванов вроде вас, то есть, извините, преследователей? В любом случае, как вам известно, меня отправили первым классом в Венецию. Сколько бы вам ни платили за то, что вы меня преследуете, вам следовало бы просить о прибавке к жалованью.
– Позвольте мне спросить вас еще раз, – говорит Джордж, игнорируя мои нападки. – Вам известно, кем был тот мужчина в Санта-Кроче, в доме номер 3627?
– Был? А что с ним случилось?
– Покончил с собой. Во всяком случае, к такому выводу пришли власти. В последнее время он пребывал в депрессии, имеются свидетельства о его нехарактерном поведении, потом он совсем пошел вразнос. Такое дело нетрудно закрыть.
– Как он это проделал?
– Очень болезненно.
– Говорите!
– Принял яд. Точнее, аккумуляторную кислоту. Такое трудно проглотить, особенно целый литр, даже если ваша цель – покончить с собой. Можете мне поверить. Эта дрянь все внутренности выжигает.
– Может, ему кто-то помог…
– Ага, прямо в точку… Вот теперь, профессор, вы начинаете соображать.
– Вы полагаете, что его убили.
– Не в обычном смысле этого слова.
– А каков же тогда необычный смысл?
– Грязная, нечестная игра, – говорит мой собеседник и улыбается при этом. – Там имела место некая жутко нечестная игра.
– Ваша игра.
– Нет, не моя. Гораздо хуже.
Я чувствую, как под столом дрожат, стучась друг о друга, мои коленки. Мне требуется целая секунда, чтобы унять их.
– Вы так и не ответили на мой вопрос, – продолжает настаивать Преследователь.
– Я и забыл, о чем вы меня спрашивали.
– Вам известно, кем он был?
– Нет.
– Тогда позвольте мне вам это сообщить. Он был – вы.
– Это как?
– Доктор Марко Ианно.
– Я слыхал это имя.
– Я так и думал, что могли слышать. Ваш коллега, ученый. Профессор, доктор теологии в университете Сапьенца, уже несколько лет. Отец двоих детей, женат. Хорошо известен в своей родной стране в результате выступлений в защиту Церкви, хотя сам к Церкви не принадлежал, не был священником. Его работы касались в основном необходимости взаимосвязи между человеческим воображением и верой.
– Звучит как тема одной из моих лекций.
– Ну вот, опять в точку. Докторскую степень просто так не присваивают.
– Почему вы мне все это рассказываете? Вы явились ко мне, чтобы передать какое-то предупреждение?
– Я не курьер.
– Так что же вам от меня нужно?
Бэрон прижимает кристаллик сахара пальцем к столешнице с едва слышным хрустом.
– Как я полагаю, у вас имеется некий документ, – говорит он.
– У меня их полно. Видели бы вы мой кабинет!
– Это может быть письменное свидетельство или фотография. Только готов спорить, что это видеозапись. Я прав?
Я не отвечаю, и он чуть пожимает плечами, словно давно привык к подобному сопротивлению в начале разговора.
– Что бы это ни было, – продолжает он, – у вас имеется нечто, что вы вынесли из той комнаты в Венеции, и я хотел бы, чтобы вы отдали это мне.
– Даже не мечтайте. Вам придется в обмен на это написать вот на этой салфетке совершенно астрономическую сумму.
– Нет. Это дело бухгалтеров. Бумага может предать. От этой транзакции не должно остаться никакого осадка, никаких следов.